Сочинение "Образ Чапаева в одноименном романе Фурманова"
Если ничего не сделать для нынешнего человека, если все новое («вот ты тащишь из чужого дома») лишь повторение былых рабских, нищенских привычек, то к чему все жертвы, сабельные походы? Чапаев уходит корнями и к стихийным народным правдоискателям, и к вожакам из легенд, песен. Он, как и Разин, может сказать: «Я пришел, чтобы дать вам волю». А не одно право на грабеж…Иначе и быть не могло — ведь Октябрь невольно затронул, всколыхнул все пласты (и идеальное, и зверское) народного бытия, оживил самые древние мечты.
* Двинемся в путь очарованный,
* Гулким внимая шагам.
* Если же боги закованы,
* Волю дадим и богам,—
писал в 1918 году о таком же бессознательном порыве к воле Велимир Хлебников («Воля всем»). Мог ли быть очень растянутым этот путь очарований?
Едва ли… Уже в 1919 году Чапаев ощущает, как исчезает простор, как сужается поприще свободы, как окостеневает административный аппарат, возникает сектантская диктатура узкого круга «посвященных». Вместо наивных «сырых» исканий героя — твердое указание из центра. Конец самодвижения, саморазвития. Но конец в каком-то смысле… не окончательный. Есть один завет, почти завещание Чапаева, то и дело оправдывавшееся и в нашей последующей истории, вплоть до наших дней. Во время одной из бесед с Клычковым — а Чапаев в итоге победил всю сушь и рационализм комиссара-контролера! — герой сказал о бессмертии чувства свободы в человеке, о величии человеческого достоинства, пробужденного в нем Октябрьской революцией. Герой попробовал определить главную перемену, которую внесла в его социальное сознание революция. Что он обрел в 1917—1919 годы? Храбрость появилась?
В одной из исповедей Чапаева о «распрямлении» души, росте самоуважения — целая эпоха перемен, эволюции народного сознания. «Я, к примеру, был рядовым-то, да што мне: убьют аль не убьют, не все мне одно? Кому я, такая вошь, больно нужен оказался? Таких, как я, народят, сколько хочешь… Потом, гляжу, отмечать меня стали — на человека похож, выходит… И вот вы заметьте, товарищ Клычков, што чем я выше поднимаюсь, Тем жизнь мне дороже… Не буду я с вами лукавить, прямо скажу — мнение о себе развивается такое, што вот, дескать, не клоп ты, каналья, а человек настоящий, хочется жить по-настоящему-то, как следует… Не то што трусливее стал, а разуму больше. Я уже плясать на окопе теперь не буду: шалишь, брат, зря умирать не хочу…»
«Дешев человек на Руси» — эту рабскую мысль миллионы таких, как Чапаев, откинули навсегда после Октября. Герой зав ещает потомкам: тратить свободу следует не на разрушение, не на разгул диких инстинктов, а на общечеловеческую цель — сбережение, расцвет жизни, повышение цены человека. Свобода — это непрерывный духовный подвиг…
Роман Дм. Фурманова, как честный и глубоко пережитый свидетельский документ, заставляет еще раз задуматься о многообразии сил, характеров, вовлеченных на поприще русской истории, придавших ей свою неповторимую окраску. Что мы пережили тогда?