|
Реферат по литературе на тему «Могучий русским духом» М.В. Ломоносов (1711-1765)
Не токмо у стола знатных господ или каких земных
владетелей шутом быть не хочу, но даже у самого
Господа Бога, который мне дал смысл, пока разве не отнимет.
М.В. Ломоносов.
Из письма к И.И. Шувалову Он создал первый университет; он, лучше сказать,
сам был первым нашим университетом.
А.С. Пушкин
Жизненный путь и творческая судьба поэта.
Классицистическая форма произведений Ломоносова.
Оды и лирические стихи поэта
Читателей этой страницы обычно также интересуют книги:
С.В. Кекова и Р.Р. Измайлов "Сохранившие традицию"
В.П. Крючков "Русская поэзия ХХ века: Очерки поэтики. Анализ текстов"
Творчество Михаила Васильевича Ломоносова знаменует расцвет русской поэзии первой половины XVIII века. Культурным основанием этого периода явились реформы Петра I, насаждавшего образование и просвещение в России по западному образцу. Личность гениального ученого и поэта была выдвинута самой общественной русской жизнью как бы для того, чтобы культурные нововведения обратить к нуждам России, приспособить их к национальной стихии. Колоссально много задач выпало на долю Ломоносова! Он призван был оставить след почти во всех областях существующих тогда знаний и наук, продвинуть их вперед, одушевить поэтическим пафосом служения Отчизне.
Рассуждая о судьбе русского языка, А.С. Пушкин писал: «В царствование Петра I начал он приметно искажаться от необходимого введения голландских, немецких и французских слов. Сия мода распространяла свое влияние и на писателей, в то время покровительствуемых государями и вельможами; к счастью, явился Ломоносов <> Соединяя необыкновенную силу воли с необыкновенною силою понятия, Ломоносов обнял все отрасли просвещения. Жажда науки была сильнейшею страстию сей души, исполненной страстей. Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец, он все испытал и все проник: первый углубляется в историю отечества, утверждает правила общественного языка его, дает законы и образцы классического красноречия, с несчастным Рихманом предугадывает открытия Франклина, учреждает фабрику, сам сооружает махины, дарит художества мозаическими произведениями и наконец открывает нам истинные источники нашего поэтического языка <> Если мы станем исследовать жизнь Ломоносова, то найдем, что науки точные были всегда главным и любимым его занятием, стихотворство же иногда забавою, но чаще должностным упражнением».
Согласимся ли с великим поэтом? Только ли забавой и должностными упражнениями были для Ломоносова стихи? Чтобы ответить на эти вопросы, проследим творческий путь поэта и ученого и попробуем определить его место в истории русской поэзии. О Ломоносове написано, снято в кино и на телевидении очень много. Иначе и не могло быть. Впечатляют сами факты незаурядной его биографии. Родился в Северном Поморье, в том крае, которого не коснулось
порабощающее душу человека крепостное право. Смелые и предприимчивые северяне строили небольшие суда и ходили морем к берегам Норвегии и Швеции, торговали и обменивались товарами с западными соседями. Энергичный и, видимо, обладавшим большими способностями в кораблестроении, Василий Дорофеевич Ломоносов, отец Михайлы, выстроил на европейский манер крепкое и устойчивое судно-галиот. Эта была та самая «Чайка», на которой мальчик выходил с отцом в море, приучался мгновенно принимать нужное решение, когда шторм обрушивался на судно.
Мужество и непреклонное упорство, сопутствующие всю дальнейшую жизнь характеру и поведению Ломоносова, рождались здесь, на штормящем северном море. Это было время, когда русская армия еще не отвоевала устье Невы, не было завершено строительство Петербурга и берега Финского залива не принадлежали России. Архангельск, не так далеко от которого, в деревне Денисовка у города Холмогоры, прошли детство и юность поэта, оказывался едва ли не единственным портовым городом, соединяющим русских людей с Западом.
Северные города и села разбросаны, нередко отстоят друг от друга на сотни километров. Однако приметы большой жизни с ее промышленностью, торговлей и культурой отличали эти удаленные от центра России уголки. В Холмогорах располагались конторы иностранных купцов, были свои книжные лавки, живописцы писали иконы и заказные портреты. Но больше всего Холмогоры славились искусными мастерами-резчиками по кости. Особенно отличались Шубные, дальние родственники Ломоносовых. Из поколения в поколение передавалось в этой семье искусство изготовления скульптур из кости. Шубные и проводили девятнадцатилетнего Михайлу в Москву на учебу, снабдив небольшой суммой денег на пеший переход от Денисовки до незнакомого огромного города. Ломоносов всю свою жизнь будет благодарен Шубным и, как всегда у этого человека, не только на словах, но на деле. Позже он поможет выбраться в столицу и закончить Петербургскую академию художеств талантливому пареньку Федоту Шубному, будущему великому русскому скульптору Федоту Ивановичу Шубину.
В Москве Ломоносову пришлось назваться «дворянским сыном»: крестьян в высшие учебные заведения тогда не принимали. Он поступил учиться в Славяно-греко-латинскую академию при Заиконо-Спасском монастыре. Великовозрастный юноша могучего сложения среди шумной ватаги мальчишек смотрелся необычно. Не было денег на еду, и помощи ждать было неоткуда. Позже он расскажет о своем житье-бытье в те далекие годы в письме к И.И. Шувалову (написано 10 мая 1753 года): «Обучаясь в Спасских школах, имел я со всех сторон отвращающие от наук пресильные стремления, которые в тогдашние лета почти непреодоленную силу имели. С одной стороны, отец, никогда детей кроме меня не имея, говорил, что я, будучи один, его оставил, оставил все довольство (по тамошнему состоянию), которое он для меня кровавым потом нажил и которое после его смерти чужие расхитят. С другой стороны, несказанная бедность: имея один алтын в день жалованья, нельзя было иметь на пропитание в день больше как на денежку хлеба и на денежку квасу, прочее на бумагу, на обувь и другие нужды. Таким образом жил я пять лет и наук не оставил. С одной стороны, пишут, что, зная моего отца достатки, хорошие тамошние люди дочерей своих за меня выдадут, которые и в мою там бытность предлагали; с другой стороны, школьники, малые ребята кричат и перстами указывают: смотри-де какой болван лет в двадцать пришел латыни учиться!»
Выручали предприимчивость, здравый смысл и сила характера. Он даже сумел войти в состав большой экспедиции, которую правительство посылало на Урал с тем, чтобы на реке Ори заложить городское поселение. Правда, к основанию Оренбурга Ломоносов все-таки непричастен: обнаружилось, что просящийся на должность священника при экспедиции Михайла Ломоносов вовсе не сын «церкви Введения Пресвятые Богородицы попа Василия Дорофеева», как он показал. По спискам Славяно-греко-латинской академии числится он «дворянским сыном». Как вышел Ломоносов из этой трудной ситуации, доподлинно неизвестно. Есть упоминание, что при разборе дела остаться в академии способному и толковому юноше помог Феофан Прокопович, знаменитый единомышленник Петра I и «правая рука» царя при жизни того.
Учили в академии основательно. Античная культура и культура эпохи Возрождения, философия, логика, пиитика, риторика, латинский язык и т.д. Все это подавалось, правда, в свете теологических учений (по-гречески theos - бог). Однако не столько богословская, сколько филологическая подготовка оказалась важной для Ломоносова. Он в совершенстве освоил старославянский язык. Можно предположить, что уже тогда задумывался об общности современного ему русского языка и праязыка, то есть языка славянского. И может быть, чистая и колоритная речь родного Севера, язык народных былин и песен сплетались в его сознании с нормами церковнославянского книжного языка. Не здесь ли истоки его позднейших разногласий с другим мэтром художественного слова, или, как тогда выражались, «витийства», - Тредиаковским? В статье «Слово о терпении и нетерпеливости» (1743) Тредиаковский настаивал на том, что церковнославянский язык не соприроден русскому литературному, в том числе и поэтическому, языку. Он утверждал: «Истинное витийство может состоять одним нашим общеупотребительным языком, не употребляя мнимо высокого славянского сочинения». Ломоносов же, составляя в том же 1743 году «Краткое руководство к риторике», предложит совершенно иной взгляд на поэтический язык. По его мнению, следует не отвергать то, что уже вошло в поэзию и существует, а напротив, приспосабливать одно к другому: «язык славенский» к «языку великороссийскому».
Не удивительно ли, что принцип единения различных начал, который Тредиаковскому помог в создании новой системы стихосложения, в области поэтического языка им категорически отвергался! Но мы уже выше говорили о противоречивости научной логики Тредиаковского. Ломоносов же последовательно шел к созданию своего знаменитого учения. На основе объединения различных языковых пластов он впервые выстраивал логичную и стройную систему жанровых, стилевых и языковых соответствий в русской поэзии. Чувство меры не изменяло ему при этом. Он напоминал, что «при важности и великолепии своем слово должно быть каждому понятно и вразумительно. И для того надлежит убегать старых и неупотребительных славянских речений, которых народ не разумеет, но притом не оставлять оных, которые хотя в простых разговорах неупотребительны, однако знаменование их народу известно».
Но вернемся к ученическим годам Ломоносова. Знаний, приобретаемых в стенах академии, ему явно мало. Он записан во всех московских библиотеках, перечитал там все, что касается литературы, истории, эстетики, философии. Когда в 1734 году его отправили на год поучиться в Киевской богословской академии, он и в этом городе первым делом стал осваивать фолианты библиотек, обнаружив кладези сведений по русской истории. В 1736 году в числе двенадцати лучших студентов Ломоносов переведен на учебу в Петербург и в этом же году посылается за границу. Теперь их уже только трое: Рейзер, Виноградов и Ломоносов, - талантливые молодые люди, одержимые жаждой новых знаний. О таких российских отроках мечтал Петр I, в них видел будущую славу России. В Марбургском, а затем и в других германских университетах, пройдя общую научную подготовку, они должны были вплотную заняться изучением горного дела и металлургии. В России началось активное освоение залежей горных пород Урала, разработка природных богатств Сибири - потребовались молодые отечественные специалисты.
Ломоносов давно уже не выглядел отроком. Отправляясь в Германию, он был широко образованным человеком, точно знающим, лекции каких профессоров следует избрать и прослушать. Курсы философии, физики и механики слушал у знаменитого немецкого ученого Христиана Вольфа, понимая, что прогрессивные мысли профессора помогут сформулировать собственную научную картину мира. Начнет Ломоносов как деист, но постепенно, по ходу своих естественнонаучных опытов и открытий, будет приближаться к материализму. Деизм (латинское deus означает бог), которого придерживались большинство передовых ученых XVII-XVIII веков, допускал существование бога как первопричины Вселенной и не соглашался признать бога как личность, управляющую природой и людьми. Это была половинчатая, достаточно противоречивая теория. Однако по сравнению с теизмом (греческое theos - бог), господствующим религиозным учением, согласно которому Бог создал мир и им управляет по своему разуму и воле, деизм открывал широкие перспективы для развития естественнонаучного знания.
Ломоносов не только усваивал существующие научные теории. Первооткрыватель по складу своего гениального мышления, он создавал новые. Природная практическая сметливость подсказывала ему, что в этих теориях приложимо к нуждам страны. Энциклопедизм его мышления как нельзя более вписывался в контекст XVIII века, века Просвещения. В своих научных изысканиях Ломоносов стремился свести воедино природу, культуру, религию, социальные и нравственные отношения человека и общества. Отдельные научные сферы интересовали его постольку, поскольку они складывались в общую картину мира. Вот неполный перечень программных направлений, по которым он в правление Екатерины II намеревался написать научные статьи, способствующие «исправлению внутренней политики правительства»: «Исправление земледелия, ремесленных дел и художеств», «Истребление праздности», «Большое народа просвещение», «Сохранение военного искусства во время долговременного мира», «Лучшие пользы купечества», «Государственная экономия» и т.д. Видимо, это были смелые проекты. Одна из статей (дошедшая до нас), поданная в виде докладной записки министру, «О размножении и сохранении российского народа», была запрещена к опубликованию.
В последний год пребывания в Германии Ломоносова уже стесняли предписанные русским студентам учебные рамки. Для завершения образования студентов направили в город Фрейберг. Он славился развитым горнозаводским производством. К студентам приставили «учителя по горному делу» Генкеля. Научиться у него новому Ломоносов уже не мог, время тратилось попусту. И тогда молодой человек («буян», по характеристике Генкеля) без официальных открепительных документов, без денежного пособия самовольно уходит из Фрейберга. Германия тогда была разбита на маленькие княжества. Ломоносов переходит из одного в другое, его интересуют рудники, заводы и фабрики, научные лаборатории. Во время этих странствий, попав в Марбург, он женится на Елизавете Цильх, девушке из состоятельной семьи немецкого ремесленника. Она приедет спустя несколько лет к мужу в Россию и станет ему верной подругой до последних дней его жизни.
Добирается Ломоносов и до Голландии: ему нужен русский посланник, чтобы получить деньги для возвращения на родину. Но в просьбе ему отказано. Переходя пешком из Голландии в Пруссию, безденежный русский студент присоединился на одном из постоялых дворов к веселой подвыпившей компании. Прусский офицер вербовал деревенских парней добровольцами в армию. Точнее сказать, спаивал, чтобы бесчувственными отвезти в ближайшую к деревне военную крепость Везель. Там они очнутся уже солдатами прусского короля. Крепкий молодой человек высокого роста очень понравился вербовщику. Ломоносов отличался большой сообразительностью, но голод, желание выпить и природная дерзость оказались сильнее грозящей опасности. Проснулся он ночью в Везеле обритым наголо. Нужно было срочно спасаться бегством! Крепость окружена была частоколами, высокими земляными валами и заполненными водой глубокими рвами. Все было рассчитано именно так, чтобы очнувшиеся «добровольцы» не мечтали о побеге. Какой нужно было обладать выносливостью и недюжинной силой, чтобы в короткое время, опередив погоню, преодолеть все это!
И вот наконец-то Россия. Летом 1741 года из Петербурга доставлены и указание возвращаться, и деньги на дорогу. Ломоносов зачислен в штат Петербургской академии наук. Отныне его жизнь и деятельность будут целиком связаны с нею. При кажущемся внешнем однообразии, это была сложная и напряженная жизнь, отмеченная многими драматическими событиями. Вспыльчивый, твердо верящий в правоту своего дела Ломоносов испытывал душевные муки, видя, как абсолютно равнодушные к нуждам русской науки иноземные бюрократы управляют Российской академией. Шумахер, правитель академической канцелярии, высокомерно заявлял: «Я великую прошибку в политике своей сделал, что допустил Ломоносова в профессоры». Получающие жалованье от русского правительства немцы по своему усмотрению распоряжались кадровой политикой в русской науке. Доступ отечественных ученых в Академию был крайне затруднен. Зять Шумахера и его «правая рука» Тауберт гневался: «Разве нам десять Ломоносовых надобно? и один нам в тягость!»
Впрочем, дело было вовсе не в том, что это немцы. Как помним, жена Ломоносова и верный его друг была немкой. Всю жизнь боготворил русский ученый своего знаменитого наставника Вольфа, дружил с выдающимся немецким математиком Эйлером, а в Петербурге его близким и надежным другом сделался профессор Рихман. Не против немцев воевал он, а против «неприятелей наук российских»! Главным делом его жизни стало теперь поддержание «чести российского народа» посредством просвещения общества и развития отечественной науки. «За то терплю, - с горечью признается Ломоносов, - что стараюсь защитить труд Петра Великого, чтобы выучились россияне, чтобы показали свое довольство». И утверждает: «Честь российского народа требует, чтобы показать способность и остроту его в науках и что наше Отечество может пользоваться собственными своими сынами не токмо в военной храбрости и в других важных делах, но и в рассуждении высоких знаний».
Еще в Германии, осваивая точные науки и технические производства, Ломоносов немало времени и сил отдавал поэтическому творчеству. Писал модные тогда любовные песенки. До нас дошли лишь некоторые из них, позднее помещенные им в качестве учебных образцов в «Письме о правилах российского стихотворства». В Германии же сочинил первое произведение в жанре оды «На победу над турками и татарами и на взятие Хотина» (1739). Ода станет любимейшим жанром поэта, он напишет их за свою жизнь более двадцати. И это не случайно. Ода полно выражала художественные возможности утверждающегося классицистического метода. Работа Ломоносова именно в этом жанре восхищала Белинского. В целом не жалуя русскую поэзию XVIII века, называя ее «риторической», критик делал исключение для ломоносовских од. Он видел в них «кроме замечательного искусства версификации, еще одушевление и чувство». Считая Ломоносова «первым поэтом Руси», Белинский вместе с тем заявлял, что «поэзия Ломоносова хвалебная и торжественная по преимуществу». Как понять современным школьникам взаимообусловленность этих двух положений? Как свести воедино бунтарский склад характера Ломоносова и «хвалебный» тон его од?
Отвечая на эти вопросы, не обойтись без экскурса в художественную природу классицистического метода. Термин классицизм произошел от латинского слова classicus, что значит образцовый. Нормы античного искусства принимались классицистами в качестве образцовых. В развитых европейских странах классицизм утвердился и господствовал в литературе на протяжении XVII-XVIII веков. Он был призван поддерживать государственную власть во имя блага страны и ее народа. Отсюда проистекают гражданский пафос поэзии и преобладание в ней патриотических и героических тем. Отсюда - торжественный «хвалебный» тон од и поэм, прославляющих идеальных монархов, полководцев, политических деятелей, подчинивших свою личную, частную жизнь служению государственному. Идеал высокого гражданского искусства был заложен в трудах античных мыслителей, например, древнегреческого философа Аристотеля. Античная эстетика обосновала и требование «гармонии» в поэзии: точно выдержанного соответствия формы произведения его содержанию.
Однако русский классицизм отличался своими особенностями. На фоне западных литератур он был явлением поздним, поскольку оформился в художественную систему лишь к 1740-м годам. Во Франции к этому времени классицизм насчитывал уже второе столетие. Русская классическая литература и в целом явление позднее. Оттого и выпал ей на долю такой стремительный темп развития, оттого и классицистический этап она прошла всего за несколько десятилетий. Уже на рубеже XVIII- XIX столетий классицизм в русской литературе - это, по выражению Белинского, «мертвец, хватающий за ноги живых». Но сдерживать развитие поэзии он начнет позже, пока же, в творчестве Ломоносова, набирает свою художественную силу. Еще одна особенность русского классицизма - смелое обращение поэтов к национальной, а не только античной тематике. Целый ряд вольностей и отступлений от условной и строгой схемы классицизма (вспомним главного теоретика метода француза Буало) позволяли себе русские поэты и в форме и в содержании произведений.
Обратимся к анализу одной из лучших од Ломоносова «На день восшествия на Всероссийский престол ее Величества Государыни Императрицы Елизаветы Петровны, 1747 года». Термин «ода» (от греческого , что значит песня) утвердился в русской поэзии, благодаря Тредиаковскому, который, в свою очередь, заимствовал его из трактата Буало. В статье «Рассуждение об оде» Тредиаковский так охарактеризовал этот жанр: «В оде описывается всегда и непременно материя благородная, важная, редко нежная и приятная, в речах весьма пиитических и великолепных». Несмотря на неприязнь к своему литературному противнику, Тредиаковский давал определение жанра, по существу, исходя из поэтических опытов Ломоносова. Именно такова ломоносовская ода. Она обращена тематически к «материи благородной и важной»: миру и покою в стране, мудрому правлению просвещенного монарха, развитию отечественных наук и образования, освоению новых земель и рачительного использования богатств на старых землях.
Ломоносов разработал на практике и утвердил на десятилетия вперед формальные признаки жанра, или, другим словом, его поэтику. В оде встречаем масштабные образы; величественный стиль, подымающий описываемые картины над обыденностью; «пышный» поэтический язык, насыщенный церковнославянизмами, риторическими фигурами, красочными метафорами и гиперболами. И при этом - классицистическая строгость построения, «гармония стиха»: выдержанный четырехстопный ямб, строфа из десяти строк, ненарушаемая схема гибкой рифмовки абабввгддг.
Начнем анализ текста с первой строфы:
Царей и царств земных отрада,
Возлюбленная тишина,
Блаженство сел, градов ограда,
Коль ты полезна и красна!
Вокруг тебя цветы пестреют
И класы на полях желтеют;
Сокровищ полны корабли
Дерзают в море за тобою;
Ты сыплешь щедрою рукою
Свое богатство по земли.
Словно бы с высоты птичьего полета обозревает поэт села, города, колосящиеся хлебные нивы, бороздящие моря корабли. Они все овеяны и защищены «блаженной тишиной» - в России мир и покой. Ода посвящена прославлению императрицы Елизаветы Петровны, но еще до ее появления в оде успевает поэт высказать свою главную и заветную идею: процветанию страны способствует мир, не войны. Императрица, которая входит в оду в следующей строфе, оказывается по художественной логике производным от этой всеобъемлющей мирной тишины («Душа ее зефира тише»). Очень интересный ход! С одной стороны, поэт выдерживает параметры хвалебного жанра («краше Елисаветы» ничего не может быть в свете). Но с другой, - с первых строк произведения он твердо обозначил свою авторскую позицию. И далее лирический голос поэта, а не проекция на образ императрицы все отчетливее будет вести развитие повествования. Доминирующая роль лирического героя в оде - несомненное художественное достижение Ломоносова в этом традиционном классицистическом жанре.
Ломоносов стремится выдержать композиционные нормы жанра, то есть принцип построения одического стихотворения. В вводной части заявлены предмет воспевания и главная мысль произведения (правда, как мы видели, поэт поменял их местами). Это - тезис. Основная часть обосновывает, доказывает заявленный тезис о величии и могуществе воспеваемого предмета. И, наконец, заключение (или финал) дает взгляд в будущее, в дальнейшее процветание и могущество прославляемых явлений. Нормы классицизма рационалистичны, потому одна композиционная часть произведения неукоснительно и последовательно идет за предписанной другой.
Вводная часть, или, как ее еще называют, экспозиция, занимает в этой ломоносовской оде двенадцать строф. Поэт славит Елизавету на фоне строго следующих один за другим ее предшественников на троне. В царственной портретной галерее особо выделен отец нынешней правительницы Петр I. Это - кумир поэта. Читателю ясно из развернутой и высоко пафосной характеристики Петра, что именно от него переняла дочь эстафету великих дел.
С четырнадцатой строфы ода вступает в свою основную часть. Замысел расширяется, а его художественная реализация неожиданно начинает проявлять новые, нетрадиционные, черты. Лирический пафос переходит от династии правителей к величественному образу Отчизны, к ее неисчерпаемым природным богатствам, громадным духовным и творческим возможностям:
Сия Тебе единой слава,
Монархиня, принадлежит,
Пространная Твоя держава,
О, как Тебя благодарит!
Воззри на горы превысоки,
Воззри в поля свои широки,
Где Волга, Днепр, где Обь течет;
Богатство в оных потаенно
Наукой будет откровенно,
Что щедростью Твоей цветет.
Вот где простор воодушевлению лирического героя! Достоинства «прекрасной Елисаветы» постепенно отходят на второй план. Мысли поэта заняты теперь другим. Меняется само тематическое направление оды. И сам автор теперь - не просто одописец. Он - патриотически настроенный ученый, обращающий взоры читателей на животрепещущие для России проблемы. Развитие наук поможет освоить богатства Севера, сибирской тайги и Дальнего Востока. Русские моряки с помощью ученых- картографов открывают новые земли, прокладывая путь к «неведомым народам»:
Там влажный флота путь белеет,
И море тщится уступить:
Колумб Российский через воды
Спешит в неведомы народы
Твои щедроты возвестить.
Сам Плутон, мифический хозяин подземных богатств, вынужден уступить разработчикам полезных ископаемых Северных и Уральских (Рифейских) гор. Вспомним кстати, что Ломоносов в совершенстве изучил горнодобывающее дело:
И се Минерва ударяет
В верьхи Рифейски копием.
Сребро и злато истекает
Во всем наследии твоем.
Плутон в расселинах мятется,
Что Россам в руки предается
Драгой его металл из гор,
Который там натура скрыла;
От блеска дневного светила
Он мрачный отвращает взор.
И все-таки главное, что выведет Россию в ряд мировых держав, это, по мысли поэта, новые поколения людей: образованные, просвещенные, преданные науке русские юноши:
О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих,
И видеть таковых желает,
Каких зовет от стран чужих,
О, ваши дни благословенны!
Дерзайте, ныне ободренны,
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут;
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха,
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском саду и наедиСћне,
В покое сладком и в труде.
Тему решающей роли науки и просвещения в развитии страны заявил, как помним, еще Кантемир. Служил науке своим творчеством и всей своей жизнью Тредиаковский. И вот теперь Ломоносов увековечивает эту тему, ставит ее на поэтический пьедестал. Именно так, потому что две только что процитированные строфы - это кульминация оды, высший ее лирический пик, вершина эмоционального одушевления.
Но вот поэт как бы спохватывается, вспоминая, что ода посвящена официальному событию: ежегодно празднуемой дате восшествия на престол императрицы. Финальная строфа вновь непосредственно обращена к Елизавете. Эта строфа обязательная, церемониальная и потому, думается, не самая выразительная. Скучное слово «беспреткновенну» поэт с натугой рифмует с эпитетом «благословенну»:
Тебе, о милости Источник,
О Ангел мирных наших лет!
Всевышний на того помощник,
Кто гордостью своей дерзнет,
Завидя нашему покою,
Против тебя восстать войною;
Тебя Зиждитель сохранит
Во всех путях беспреткновенну
И жизнь Твою благословенну
С числом щедрот Твоих сравнит.
Явно не лучшая строфа! Попробуем поставить вопрос следующим образом: если жанр классицистической оды есть выражение определенных политических и государственных взглядов, то в ломоносовской оде чьи это взгляды в большей степени, императрицы или самого поэта? В ответе на этот вопрос особенно важной оказывается третья строфа. В ней Елизавета представлена миротворицей, прекратившей все войны ради спокойствия и счастья россиян:
Когда на трон Она вступила,
Как Вышний подал ей венец,
Тебя в Россию возвратила,
Войне поставила конец;
Тебя прияв, облобызала:
- Мне полно тех побед, - сказала, -
Для коих крови льется ток.
Я Россов счастьем услаждаюсь,
Я их спокойством не меняюсь
На целый Запад и Восток.
Но в действительности Елизавета вовсе не была миротворицей! Воинственная правительница задумывала новые и новые походы на границах Российского государства. Военные сражения тяжелым бременем ложились на семьи русских людей-тружеников. Как мало соответствовала реальная Елизавета Петровна тому идеалу правительницы страны, который воссоздан в произведении! И каким нужно было быть не просто смелым, но дерзким человеком, чтобы расхваливать императрицу за внешнюю политику, противоположную той, которую она установила в отношении военных действий! Своей одой Ломоносов говорил Елизавете Петровне, что России нужен мир и не нужны войны. Пафос и стилистика произведения миротворческие, а не призывно-агрессивные. Красивыми и великолепными по обилию выразительных средств становятся строфы, когда поэт выходит на тему мира вкупе с науками и требует, чтобы «пламенные», то есть военные, звуки умолкли:
Молчите, пламенные звуки,
И колебать престаньте свет:
Здесь в мире расширять науки
Изволила Елисавет.
Вы, наглы вихри, не дерзайте
Реветь, но кротко разглашайте
Прекрасны наши имена.
В безмолвии внимай, вселенна:
Се хощет Лира восхищенна
Гласить велики имена.
Особенно красочны у Ломоносова метафоры. Метафора (по-гречески metaphoraСћ означает перенос) - это художественный прием, соединяющий в один образ разные явления или предметы, переносящий свойства этих разных предметов друг на друга. Оттого, что явления или предметы сопоставлены внутри образа, он получает дополнительные эмоциональные и смысловые значения, границы его раздвигаются, образ становится объемным, ярким и оригинальным. Ломоносов любил метафоры именно за их способность соединять разнородные частности в цельную грандиозную картину, выводить к главной идее произведения. «Метафорой, - отмечал он в своей «Риторике» (1748), - идеи представляются много живее и великолепнее, нежели просто». Художественное мышление Ломоносова было по сути своей, как сказали бы сейчас, синтезирующим.
Вот один из примеров ломоносовской метафоры. Пятая строфа из оды «На день восшествия»:
Чтоб слову с оными сравняться,
Достаток силы нашей мал;
Но мы не можем удержаться
От пения Твоих похвал;
Твои щедроты ободряют
Наш дух и к бегу устремляют,
Как в понт пловца способный ветр
Чрез яры волны порывает,
Он брег с весельем оставляет;
Летит корма меж водных недр.
БоСžльшую часть пространства этой строфы занимает сложная и витиеватая метафора. Чаще метафоры бывают в несколько слов или в одно предложение. Здесь же поражаешься масштабности метафорического образа. Чтобы его вычленить, придется хорошо вдуматься в текст. Перед нами - изысканный комплимент императрице. Поэт сетует на то, что не имеет возвышенных слов, равных достоинствам Елизаветы, и тем не менее, решается эти достоинства воспевать. Чувствует он себя при этом как неопытный пловец, отважившийся в одиночку «чрез яры волны» переплыть «понт» (то есть Черное море). Пловца направляет и поддерживает в пути «способный», то есть попутный, ветер. Подобным образом поэтический дух автора воспламеняется и направляется замечательными деяниями Елизаветы, ее «щедротами».
Чтобы сообщить оде величие и размах мысли, Ломоносову приходилось прибегать к непростым оборотам речи. В своей «Риторике» он теоретически обосновал правомерность «украшения» поэтического слога. Каждая фраза, подчиняясь высокому одическому стилю, должна рождать ощущение пышности и великолепия. И здесь похвальны, по его мысли, даже изобретения: например, такие «предложения, в которых подлежащее и сказуемое сопрягаются некоторым странным, необыкновенным или чрезъестественным образом, и тем составляют нечто важное и приятное». Г.А. Гуковский образно и точно сказал об этом стремлении поэта одновременно и к красочной пышности, и к гармонической стройности: «Ломоносов строит целые колоссальные словесные здания, напоминающие собой огромные дворцы Растрелли; его периоды самым объемом своим, самым ритмом производят впечатление гигантского подъема мысли и пафоса. Симметрически расположенные в них группы слов и предложений как бы подчиняют человеческой мысли и человеческому плану необъятную стихию настоящего и будущего».
Пышность и великолепие поэтического слога помогают Ломоносову воссоздать мощную энергетику и красочную наглядность описываемых картин. Вот, например, в оде 1742 года удивительно яркая картина военного сражения, в центре которой персонифицированный образ Смерти. От созерцания этого образа мурашки бегут по коже:
Там кони бурными ногами
Взвевают к небу прах густой,
Там Смерть меж готфскими полками
Бежит, ярясь, из строя в строй,
И алчну челюсть отверзает,
И хладны руки простирает,
Их гордый исторгая дух.
А что за чуСћдные кони с «бурными ногами»! В обычной речи так выразиться нельзя, в поэтической - можно. Больше того, «бурные ноги» коней, взвевающие к небу густой прах, - почти космический образ. Проведенный при этом по очень тонкому поэтическому лезвию. Чуть- чуть в сторону, и все сорвется в нелепость.
Через полвека поэт-новатор, основоположник русского романтизма В.А. Жуковский, описывая особое состояние души, навеянное спускающимися в сельской тишине сумерками, напишет: «Душа полна прохладной тишиной». Он поразит современников небывало смелым сочетанием слов. «Может ли тишина быть прохладной!» - станут укорять поэта строгие критики. Но ведь первым в русской поэзии прибегал к смелым соединениям слов и понятий в своем метафорическом слоге уже Ломоносов!
Читая и изучая произведения Ломоносова, постоянно сталкиваешься с тем, как неразрывно связаны в них начала лирическое и научно-просветительское. В этом смысле Ломоносов-поэт совершенно уникален. Нередко он предлагает или даже обсуждает в стихах свои научные догадки и открытия. Так, молодую в ту пору науку химию убеждает поставить на службу более легкой и экономной добыче полезных ископаемых:
В земное недро ты, ХимиСžя,
Проникни взора остротой,
И что содержит в нем Россия
Драги сокровища открой.
Отечества умножить славу
И вящще укрепить державу
Спеши за хитрым естеством.
Метеорология, по его убеждению, должна служить сельскому хозяйству, но при этом учитывать многовековой опыт крестьян, умеющих ориентироваться по «небесным приметам»:
Наука легких метеоров,
Премены неба предвещай
И бурный шум воздушных споров
Чрез верны знаки предъявляй;
Чтоб земледелец выбрал время,
Когда земле поверить семя
И дать когда покой браздам,
И чтобы, не боясь погоды,
С богатством дальни шли народы
К елизаветиным брегам.
Поэт-ученый точно знает, как направить деятельность россиян на благоустройство отчизны, потому требовательно и категорично звучат иногда его стихи:
Моря соедини реками
И рвами блата иссуши.
Его знаменитое «Письмо о пользе Стекла» (1752) является одновременно и стихотворным произведением, и научным трактатом. В нем идет речь о насущной необходимости производства стекла в России, об экономических и бытовых выгодах этого производства, о перспективах получения из стекла множества предметов, необходимых россиянам повседневно. И все-таки это прежде всего поэзия. Ведь доминирует в этом удивительном стихотворении лирическое одушевление, имеющее своим истоком заветную мысль поэта об огромных созидательных возможностях творческого труда человека:
Стекло приводит нас чрез Оптику к сему,
Прогнав глубокую неведения тьму!
ПрелоСžмленных лучей пределы в нем неложны
Поставлены Творцом; другие невозможны.
В благословенный наш и просвещенный век
Чего не мог дойти по оным человек?
Еще больше лирического одушевления в «Утренних размышлениях о Божием величестве» и в «Вечерних размышлениях о Божием величестве при случае великого северного сияния» (1748). Поэт выходит здесь к главным вопросам, которые пытался разрешить всю жизнь. Что представляет собой Вселенная? Познаваема ли она человеческим разумом? Какое место занимает в ней человек?
Лицо свое скрывает день;
Поля покрыла мрачна ночь,
Взошла на горы черна тень;
Лучи от нас сокрылись прочь:
Открылась бездна звезд полна,
Звездам числа нет, бездне дна.
Песчинка как в морских волнах,
Как мала искра в вечном льде,
Как в сильном вихре тонкий прах,
В свирепом как перо огне,
Так я в сей бездне углублен,
Теряюсь, мысльми утомлен!
Хотя в заглавие стихотворения вынесено «Божие величество», на равных с мотивом великого Творца выступает мотив животворящих сил материи, «природного естества»: Уста премудрых нам гласят:
«Там разных множество светов,
Несчетны солнца там горят,
Народы там и круг веков;
Для общей славы божества
Там равна сила естества».
Форма стихотворения экспрессивна. Построение фраз, синтаксические конструкции провоцируют взволнованный тон повествования. Обилие вопросов рождает напряженную эмоциональную атмосферу поиска разгадок удивительнейших тайн природы:
Но где ж, натура, твой закон?
С полночных стран встает заря!
Не солнце ль ставит там свой трон?
Не льдисты ль мещут огнь моря?
Се хладный пламень нас покрыл!
Се в ночь на землю день вступил!
Что зыблет ясный ночью луч?
Что тонкий пламень в твердь разит?
Как молния без грозных туч
Стремится от земли в зенит?
Как может быть, что мерзлый пар
Среди зимы рождал пожар?
Финальная строфа «Вечерних размышлений» демонстрирует позицию истинного исследователя-ученого: главное в науке - поставить новый вопрос. А затем уже искать на него ответы и сомневаться. Так сомневается дерзкий мыслитель Ломоносов в безграничном «величестве» самого небесного Творца, так подталкивает он научную мысль к новому, более современному, пониманию законов мироздания:
Сомнений полон ваш ответ
О том, что оСћкрест ближних мест.
Скажите ж, коль пространен свет?
И что малейших дале звезд?
Несведом тварей вам конец?
Скажите ж, коль велик Творец?
Понятно, как негодовали высокопоставленные церковные служители, к которым попадали научные статьи и стихотворения поэта. Особенно возмутил их «Гимн бороде» (1757)! Это была веселая и злая сатира на ханжей-церковников, умело прикрывающих свои неблаговидные делишки «завесой» роскошной бороды. Можно быть казнокрадом и вралем, можно иметь «незрелый разум» или вовсе быть «безголовым», - это не имеет значения, если умело пустишь в ход свою «дорогую прикрасу» - бороду. Не вспомнил ли Н.В. Гоголь в своей повести «Нос» дерзкий ломоносовский «Гимн бороде», когда язвительно «прославлял» чиновничий мундир, способный выставить личностью обыкновенный нос?!
Борода в казне доходы
Умножает во все годы:
Керженцам любезный брат
С радостью двойной оклад
В сбор за оную приносит
И с поклоном низким просит
В вечный пропустить покой
Безголовым с бородой.
О коль в свете ты блаженна,
Борода, глазам замена!
Люди обще говорят
И по правде то твердят:
Дураки, врали, проказы
Были бы без ней безглазы,
Им в глаза плевал бы всяк:
Ею цел и здрав их зрак.
Если кто невзрачен телом
Или в разуме незрелом,
Если в скудости рожден
Либо чином не почтен, -
Будет взрачен и рассуден,
Знатен чином и не скуден
Для великой бороды:
Таковы ее плоды!
О прикраса золотая,
О прикраса дорогая,
Мать дородства и умов,
Мать достатков и чинов,
Корень действий невозможных,
О завеса мнений ложных!
Чем могу тебя почтить,
Чем заслуги заплатить?
В то время во главе церкви стоял Синод. Чиновники из Синода отправили императрице гневное донесение о крамольном «Гимне бороде». Они требовали, чтобы стихотворение «было сожжено через палача под виселицею», а его автор подвержен жестокому наказанию. «Гимн бороде» ходил по рукам в списках, напечатать его было невозможно. Ломоносов рисковал, если не головой, то служебным положением. Но разве это могло его смутить! Он пишет смелые эпиграммы на высокопоставленных церковников, а в 1761 году сочиняет шутливую, но очень примечательную притчу-стихотворение «Случились вместе два астронома в пиру», остроумно высмеивающее устаревшее, но церковью, однако, упорно отстаиваемое геоцентрическое учение Птолемея о том, что центром Вселенной является Земля. Это была острейшая мировоззренческая и научная проблема того времени. Мимо нее трудно было пройти, она рождала споры. Еще до Ломоносова в спор вступил Кантемир, в своем переводе труда Фонтенеля «Разговор о множестве миров» встав на сторону более современной и прогрессивной гелиоцентрической теории Николая Коперника. Затем в своей поэме «Феоптия» взгляды Коперника поддержал Тредиаковский. Разумеется, и Ломоносов был сторонником и даже продолжателем учения Коперника, изложенного в труде «Об обращениях небесных сфер». Среди прочих научных трудов Ломоносова были и исследования по астрономии. Одно и них называлось «Явление Венеры на Солнце» (1761). Предмет разговора так увлек Ломоносова, что суть его он изложил еще раз, но уже в стихотворной форме притчи, повествующей об ученом споре двух астрономов Птолемея и Коперника. Эту притчу он не упустил случая вставить в свою серьезную научную статью:
Случились вместе два астроСžнома в пиру
И спорили весьма между собой в жару.
Один твердил: «Земля, вертясь, круг солнца ходит»;
Другой, что Солнце все с собой планеты водит.
Один Коперник был, другой слыл Птоломей.
Тут повар спор решил усмешкою своей.
Хозяин спрашивал: «Ты звезд теченье знаешь?
Скажи, как ты о сем сомненье рассуждаешь?»
Он дал такой ответ: «Что в том Коперник прав,
Я правду докажу, на Солнце не бывав.
Кто видел простака из поваров такого,
Который бы вертел очаг вокруг жаркого?»
Стихотворение коротенькое, но как оно емко и удобно для анализа, как многое можно из него извлечь. Природный здравый смысл поэта, умеющего как никто соединить теорию с практикой, подсказал ему в этой притче простое и наглядное решение сложнейшей для того времени проблемы. А как лаконично и выразительно само ее построение (композиция). Перед читателем - сюжетная картинка, конкретная, детализированная и живописная. Два увлеченных астронома не могут оставить ученого спора даже во время праздничного застолья. Смеясь про себя, слушает их беседу сообразительный повар, готовящий еду на жарко пылающем очаге. Он и решит спор ученых мужей, сравнив очаг - с Солнцем, а сковороду - с Землей. Не заставишь очаг вращаться вокруг сковородки, напротив, она движется вокруг очага. Прием сравнения - хорошо работающий прием, в том числе и в литературном произведении.
Нам осталось поговорить о лирических стихотворениях поэта. К таким принадлежит «Разговор с Анакреоном», произведение, которое Ломоносов дорабатывал и перерабатывал не один раз в течение 1750-х-1762-го годов и которое для него самого являлось программным. Стихотворение построено как диалог двух поэтов: древнегреческого и современного. В споре и диалоге, как известно, рождается истина, потому Ломоносов и избрал столь оригинальную форму стиха. В чем истинное назначение поэзии - вопрос, который здесь поставлен. Анакреон жил очень давно, в пятом веке до нашей эры. В своих песнях поэт прославлял светлые и радостные минуты жизни, счастье в любви, красоту, молодость, а если старость, - то довольную собою и беспечальную. И в древности, и в более поздние времена стихотворения Анакреона были настолько популярны, ему так активно подражали, что возникло даже обозначение этого направления в поэзии - «анакреонтическая лирика».
Вот с таким поэтом вступает в полемический диалог Ломоносов. Чтобы убедить читателя в своей правоте, он сначала переводит строфу из Анакреона, а следом сочиняет свой ответ, предлагает собственное понимание затронутой в этой строфе темы. Так и чередуются фрагменты произведения: мысли, принадлежащие Анакреону - мысли, принадлежащие Ломоносову. Древнегреческий поэт сетует, что в своих песнях не может настроиться на героическую тему - поневоле рождаются строки о любви:
Мне петь было о Трое,
О Кадме мне бы петь,
Да гусли мне в покое
Любовь велят звенеть.
Я гусли со струнами
Вчера переменил
И славными делами
Алкида возносил;
Да гусли поневоле
Любовь мне петь велят,
О вас, герои, боле,
Прощайте, не хотят.
Русский поэт рассуждает иначе:
Мне петь было о нежной,
Анакреон, любви;
Я чувствовал жар прежний
В согревшейся крови.
Я бегать стал перстами
По тоненьким струнам
И сладкими словами
Последовать стопам.
Мне струны поневоле
Звучат геройский шум.
Не возмущайте боле,
Любовны мысли, ум:
Хоть нежности сердечной
В любви я не лишен,
Героев славой вечной
Я больше восхищен.
По звучанию строки поэтов перекликаются: Мне петь было о Трое - Мне петь было о нежной; Да гусли поневоле - Мне струны поневоле и т.д. Но смысл их прямо противоположен. Русскому поэту его позиция представляется куда весомее, и чтобы эту весомость подчеркнуть, он позволяет себе прибавить в ответе Анакреону еще четыре заключительных строки (посчитаем: в анакреоновой строфе их двенадцать, в ломоносовской - шестнадцать). Эти четыре строки почти афористичны, в них заключается суть позиции Ломоносова. И ему доступны нежные чувства, и он умеет «петь о любви», но считает, что лирическая Муза призвана воспевать славные подвиги героев.
Самая «программная» в этой перекличке двух поэтов ее заключительная часть. Оба обращаются в конце концов к живописцу с просьбой написать портреты самой привлекательной и любимой женщины. Оба высказывают и свои пожелания, в какой манере это сделать, какие качества характера и внешности в рисунке подчеркнуть. Приведем целиком эти два фрагмента, чтобы иметь возможность подробнее их сопоставить:
Анакреон
Мастер в живопистве первый,
Первый в Родской стороне,
Мастер, научен Минервой,
Напиши любезну мне.
Напиши ей кудри черны,
Без искусных рук уборны,
С благовонием духов,
Буде способ есть таков.
Дай из роз в лице ей крови,
И как снег представь белу,
Проведи дугами брови
По высокому челу;
Не сведи одну с другою,
Но расставь их меж собою,
Сделай хитростью своей,
Как у девушки моей.
Цвет в очах ее небесный,
Как Минервин, покажи
И Венерин взор прелестный
С тихим пламенем вложи;
Чтоб уста без слов вещали
И приятством привлекали,
И чтоб их безгласна речь
Показалась медом течь.
Всех приятностей затеи
В подбородок умести,
И кругом прекрасной шеи
Дай лилеям расцвести,
В коих нежности дыхают,
В коих прелести играют,
И по множеству отрад
Водят усумненный взгляд.
Надевай же платье ало
И не тщись всю грудь закрыть,
Чтоб, ее увидев мало,
И о прочем рассудить.
Коль изображенье мочно,
Вижу здесь тебя заочно,
Вижу здесь тебя, мой свет:
Молви ж, дорогой портрет.
Ломоносов
Ответ
Ты счастлив сею красотою
И мастером, Анакреон,
Но счастливее ты собою
Через приятный лиры звон.
Тебе я ныне подражаю
И живописца избираю,
Дабы потщился написать
Мою возлюбленную Мать.
О мастер в живопистве первый!
Ты первый в нашей стороне
Достоин быть рожден Минервой,
Изобрази Россию мне!
Изобрази мне возраст зрелый
И вид в довольствии веселый,
Отрады ясность по челу
И вознесенную главу.
Потщись представить члены здравы,
Как должны у Богини быть;
По плеСћчам волосы кудрявы
ПризнаСћком бодрости завить;
Огонь вложи в небесны очи
Горящих звезд в средине ночи,
И брови выведи другой,
Что кажет после туч покой.
Возвысь сосцы, млеком обильны,
И чтоб созревша красота
Являла мышцы, руки сильны,
И полны живости уста
В беседе важность обещали
И так бы слух наш ободряли,
Как чистый голос лебедей,
Коль можно хитростью твоей.
Одень, одень Ее в порфиру,
Дай скипетр, возложи венец,
Как должно ей законы миру
И распрям предписать конец.
О коль изображенье сходно,
Красно, любезно, благородно!
Великая промолви мать
И повели войнаСћм престать.
Каждая строфа в ломоносовском ответе развитием мысли, образными деталями и самим ритмическим строем перекликается с соответствующей ей строфой анакреоновской. Но в каждой паре строф обнаруживаем противопоставленный один другому лейтмотив. Первая пара строф: Анакреон просит написать «любезну мне», а Ломоносов - изобразить на портрете «возлюбленную мать». Вторая пара строф усиливает и конкретизирует эту противоположность лейтмотивов. Древнегреческий поэт очарован белизной лица и нежным румянцем юной девушки. Русский поэт выбирает иные черты и краски: его героиня имеет зрелый возраст, ясный спокойный взор и «вознесенную главу». И это неудивительно: героиня Ломоносова - сама Россия («Изобрази Россию мне!»).
Во всех перекликающихся строфах обязательно обнаружим лексическую параллель, то есть общее слово. Но семантика, то есть смысловое значение слова, будет разным. А если так, то и образное его содержание оказывается различным. Приведем пример из той же второй пары строф. У обоих поэтов упоминается чело. У Анакреона с его помощью конкретизируется внешняя красота возлюбленной («дуги бровей» на челе), у Ломоносова же - высокое и умиротворенное состояние души («отрады ясность» на челе).
Полемичность диалога двух поэтов проведена и на ритмическом уровне. Обратим внимание на то, что в заключительном (самом важном) фрагменте «Разговора» анакреоновские строфы написаны хореическим размером, а ломоносовские - ямбическим. Хореическую стопу любил, как уже упоминалось, литературный противник Ломоносова Тредиаковский. Ломоносов же превозносил «великолепие ямбов» и чаще всего использовал в стихах именно этот размер. Старые мэтры не сходились друг с другом даже в этом! В данном случае показательно, что и в полемике с Анакреоном Ломоносов отвечает на хореические строфы ямбическими. Сама ритмическая форма стиха участвует в споре, служит доказательством авторской мысли.
Мы проанализировали поэтическую работу Ломоносова лишь в самых любимых им жанрах. С полным правом и по этим примерам можно судить о том, что оды и стихотворения поэта не были для него лишь «забавою» или «должностными упражнениями». Он был убежден, что поэзия, как и наука, выполняет великую миссию: служит делу просвещения русских людей, а с ним и процветанию России. Характер его поэтического и научного творчества был боевым и патриотическим. Незадолго до смерти Ломоносов написал: «Я к сему себя посвятил, чтобы до гроба моего с неприятелями наук российских бороться, как уже борюсь двадцать лет; стоял я за них смолоду, на старость не покину».
Первая половина XVIII века, когда жили и работали Кантемир, Тредиаковский и Ломоносов, - это начало развития русской классической культуры, литературы, поэзии. Начало особое: мощное, энергичное, давшее толчок стремительному движению научной и художественной мысли. Теория и практика, наука и поэзия гармонично уживаются в одной творческой личности. Одно еще не мешает другому, а, напротив, создает прочную основу для профессиональной литературы с ее упорядоченной системой жанров, стилей, языка и стиха. Но и с другой стороны, поэтические прозрения сообщают научным открытиям глубокие и образные формулировки - это мы видели на примере научной лирики Ломоносова.
Всех трех поэтов объединяет патриотический пафос их деятельности. Вобрав в свое творчество народную устно-поэтическую традицию, они создавали поэзию, имеющую подлинную национальную основу. Особенно велики здесь заслуги Ломоносова. Он пошел дальше своих предшественников и современников, преодолевая рубеж поэзии «просветительской» и заявляя нормы поэзии как особого художественного творчества. Именно Ломоносов поднимает и обосновывает вопрос о различии художественного и нехудожественного, образного и логически-научного, поэзии и версификации (то есть формального следования стиховым нормам).
Не случайно Пушкин назвал Ломоносова «первым нашим университетом». Гениальный поэт-ученый, оставив за собой громадный след в самых разных областях науки, много сделал и для русской поэзии. Он привел в систему литературный язык, найдя точные соответствия языковых пластов речи поэтическим жанрам. Он завершил грандиозную реформу русского стихосложения, одновременно создав образцы стиха новой формы. Он был по существу организатором литературного дела в России на ответственнейшем начальном этапе. И как тут не согласиться с Белинским, который называл Ломоносова «Петром Великим русской литературы, ее отцом и пестуном».
Литература
1. Ломоносов М.В. Полное собр. соч.: В 7 т. М.; Л., 1952.
2. Ломоносов М.В. Избранные произведения. М., 1986.
3. Гуковский Г.А. Русская поэзия XVIII века. Л., 1927.
4. Серман И.З. Поэтический стиль Ломоносова. М.; Л., 1966.
5. Серман И.З. Русская поэзия начала XVIII века. Кантемир. Тредиаковский. Ломоносов // История русской поэзии: В 2 т. Л., 1968. Т. 1.
6. Серман И.З. Русский классицизм. Поэзия. Драма. Сатира. Л., 1973.
7. Западов А.В. Поэты XVIII века (М.В. Ломоносов, Г.Р. Державин). М., 1979.
8. Мифологический словарь. М., 1965.
9. Словарь литературоведческих терминов. М., 1974.
10. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1978-1980.
11. Письма русских писателей XVIII века. Л., 1980.
12. Лебедев Е.Н. Ломоносов. М., 1990.
13. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001.
|
