Концепция общества и человека в драматических произведениях Максима Горького

Алексей Максимович Пешков, который взял себе литературный псевдоним Максим Горький, создал не одно замечательное произведение. Многие люди современности готовы с удовольствием окунуться в сказочный и таинственный мир рассказа «Старуха Изергиль», а кому-то больше по душе его революционные произведения, пронизанные патриотизмом и силой духа. К примеру, можно вспомнить роман Горького «Мать», каждый с замиранием сердца следил за развитием событий в этом произведении и хотел поскорее узнать, чем же закончиться эта интересная история о матери-героине!?  Как говорится: «На вкус и цвет товарищей нет!», поэтому нам и нравятся разные произведения.

А сейчас я  хотела бы затронуть такую тему: «Концепция общества и человека в драматических произведениях Максима Горького».

Эта тема интересна тем, что именно в драматических произведениях данного писателя и многих других, безусловно, раскрывается множество проблем, которые актуальны и по сей день. Среди них можно вспомнить и лень, жадность, алчность, лицемерие, эгоизм, чрезмерное самолюбие. Все эти людские пороки встречаются и нам, современным людям. Мы ежедневно сталкиваемся с множеством людей, и очень сложно сказать кто он тебе, друг или враг!? Ведь, как принято сейчас говорить: «Людям свойственно носить маски», и действительно! Мы ни за что не сможем сказать хороший это человек или плохой, только в какой-то жизненной ситуации вся его «сущность вылезет наружу&raqu; o;. Вот и Горький не раз писал именно об этом. Он не однократно указывал, что добрый и порядочный на первый взгляд человек, вдруг, неожиданно, оказывался «человеком не первой свежести».

Теперь я предлагаю рассмотреть более подробно тему, что стоит во главе этого реферата, и привести ряд наглядных примеров.

Для начала стоит отметить, что ранняя драматургия Максима Горького рождалась и развивалась под сильным влиянием такого художественного явления, как «новая драма» рубежа XIX-XX вв. Поэт насыщал свои произведения впитанными достижениями этого явления в области поэтики и одновременно пытался полемизировать с ее идеологией. С одной стороны, открытый «новой драмой» трагизм повседневности присущ и горьковской драматургии, однако к этой проблеме Горький подошел уже с иной точки зрения, что и стало основой для зарождения в его произведениях для театра трагикомического конфликта. С другой стороны, многие художественные принципы «новой драмы», усвоенные Максимом Горьким, дали возможность истолковать его драматургию сквозь призму многих жанров и жанровых разновидностей, берущих свое начало именно в этом явлении начала века – вплоть до истолкования в русле «театра абсурда».

Стоит обратить внимание, что предметом авторского исследования в каждой из пьес становится всего на всего одна среда. Это явственно отображается и в самих заголовках произведений Максима Горького, даже многих дореволюционных пьес. Все они носят «собирательные» названия: «Дачники», «Дети солнца», «Мещане», «Чудаки» и многие другие. Исключением остается только «На дне». Скорей всего, выбирая такую форму названия, Горький стремился показать среду, которую он старательно изображал, не просто как некую социальную общину. Наконец, писатель изображает в действительности не только социальную среду. Будь то босяки, мещане, интеллигенты, «дачники» или даже «последние» люди. Каждый раз все вместе они образуют – прообраз всего мира, они символ человечества.

Конфликт неустанно растет между членами этой среды из-за разности их отношения к одному и тому же – миру, в котором до сих пор царит хаос. Кто-то видит норму в этом положении, а кто-то намерен бунтовать, но потом все же смиряются, третьи оказываются в силах идти до конца. К сожалению, но в этой общности рвутся все связи, даже самые крепкие, как казалось на первый взгляд. Семейные, цеховые, родовые, государственные и другие связи рвутся на глазах.

В произведениях Максима Горького, в изображаемой общности каждый неожиданно становится другому чужаком. Такая ситуация распада, ощущения человеком совей ненужности, тоскливого одиночества и враждебности к окружающему миру, по отношению к людям, формирует трагический фон горьковской драмы.

Стоит отметить, что распадаться вместе со сложившейся средой, начинает распадаться и сложившаяся веками система взглядов на жизнь. Как говорил Рюмин в «Дачниках»: «огромным бесформенным и чудовищем, которое вечно требует жертв ему, жертв людьми». Однако не только Рюмин в этом произведении жалуется на сложившийся распад, такие симпатичные герои, как Влас или Варвара Михайловна, также сетуют на жизнь.

Варвара Михайловна. ...Иногда, вдруг как-то... ни о чем не думая, всем существом почувствуешь себя точно в плену... Все кажется чужим... скрыто враждебным тебе... 

Влас. Я понимаю, понимаю. Мне самому нехорошо... совестно как-то жить... неловко... и не понимаешь, что же будет дальше?..

Суслов. Мне трудно допустить существование человека, который смеет быть самим собой. 

Итак, рассмотрим сложившуюся ситуацию в обществе на примере пьесы «На дне». Диалог в этом произведении представляет собой речевое воплощение сюжета как последовательное развитие действия: действенность слова, характерная для драмы, и означает систему акций и реакций, где слова, безотносительного к развивающемуся событию, нет и быть не может, где слово — поступок.

С самого начал произведения автор окунает нас в отвратительную среду, из которой, казалось бы, выбраться невозможно: «Подвал, похожий на пещеру. Потолок — тяжёлые, каменные своды, закопчённые, с обвалившейся штукатуркой. Свет — от зрителя и, сверху — вниз, — из квадратного окна с правой стороны. Правый угол занят отгороженной тонкими переборками комнатой Пепла, около двери в эту комнату — нары Бубнова. В левом углу — большая русская печь; в левой, каменной, стене — дверь в кухню, где живут Квашня, Барон, Настя. Междупечью и дверью у стены — широкая кровать, закрытая грязным ситцевымпологом. Везде по стенам — нары. На переднем плане у левой стены — обрубок дерева с тисками и маленькой наковальней, прикреплёнными кнему, и другой, пониже первого. На последнем — перед наковальней — сидит Клещ, примеряя ключи к старым замкам. У ног его — две большие связки разных ключей, надетых на кольца из проволоки, исковерканный стол, две скамьи, табурет, всё — некрашеное и грязное. За столом, у самовара, Квашня — хозяйничает, Барон жуёт чёрный хлеб и Настя, на табурете, читает, облокотясь на стол, растрёпанную книжку. На постели, закрытая пологом, кашляет Анна, Бубнов, сидя на нарах, примеряет на болванке для шапок, зажатой в коленях, старые распоротые брюки, соображая, как нужно кроить. Около него — изодранная картонка из-под шляпы — для козырьков, куски клеёнки, тряпьё. Сатин только что проснулся, лежит на нарах и — рычит. На печке, невидимый, возится и кашляет Актёр». Из этой ремарки мы видим, что обстановка, естественно, не светская, а люди «побиты» жизнью, им тяжело. Каждый герой пьесы, безусловно, мечтает о чем-то высоком, недосягаемом на самом деле. Но с другой точки зрения, все мечты героев пьесы вполне осуществимы, им необходимо лишь подняться с места и начать  стремиться к своей мечте. Однако мы видим, что никто так и не поднялся, никто не начал стремиться и все остались «на дне».

Нас удивляет ответ КвашниБубнову, в котором так и слышится: «Я – свободная женщина…». Таким образом Горькому удалось создать контраст картины. Изначально мы видели вялую, потухшую картинку, и тут неожиданно, такое волевое, яркое изречение женщины. Это тем более знаменательно, что в диалог Квашни и Бубнова врывается реплика Барона, как будто разрывающая коммуникативную ситуацию, ибо по видимости она произносится в логике знаменитого чеховского “глухого диалога”: Барон обращается не к разговаривающим, а к Насте, которая молча читает книгу. Диалог действительно разорван, но именно благодаря разомкнутости диалогической цепочки формируется полилог, значение которого складывается из сопоставления параллельно текущих и внутри себя разорванных диалогических структур.

Клещ. Врёшь. Обвенчаешься с Абрамкой…

Барон (выхватив у Насти книжку, читает название). «Роковая любовь»… (Хохочет.)

Настя (протягивая руку). Дай… отдай! Ну… не балуй!

(Барон смотрит на неё, помахивая книжкой в воздухе.)

Квашня (Клещу). Козёл ты рыжий! Туда же — врёшь! Да как ты смеешь говорить мне такое дерзкое слово?

Барон (ударяя книгой по голове Настю). Дура ты, Настька…

Настя (отнимает книгу). Дай…

Клещ. Велика барыня!.. А с Абрамкой ты обвенчаешься… только того и ждёшь…

Квашня. Конечно! Ещё бы… как же! Ты вон заездил жену-то до полусмерти…

Клещ. Молчать, старая собака! Не твоё это дело…

Квашня. А-а! Не терпишь правды!

Кажущеесяразноголосие объединяет тема такого рода отношений, которые почти не зависят от законов и условностей социума, — привязанности, любви, брака. Сразу возникают три возможные модели, воплощённые в “трёх сестрах” по несчастью: замужняя и умирающая от “любви” законного мужа Анна, мечтающая о роковой любви Настя и отрекающаяся как от любви, так и от брака Квашня.

Рассмотрев всего несколько примеров из творчества Максима Горького мы увидели, как разнообразно общество, насколько лениво оно бывает, что даже не способно изменить свое жизнь так, как им самим хочется. И в то же время мы разглядели и боевые характеры, контрастные черты каждого героя и общества в целом. Таким образом, Горький сумел донести до современного читателя все особенности взаимоотношений в обществе, внутренний мир каждого человека.

В конце хотелось бы сказать, что драматургия Максима Горького – это еще и интеллектуальный театр. Именно этим и объясняется, с одной стороны, длительные периоды охлаждения к ней театров, а с другой, ее популярность в кризисные периоды истории, которые характеризуются повышенной интеллектуальностью. Здесь можно сразу оговорить, что данное определение жанровой разновидности не отменяет понятия «философская драма» в отношении пьес писателя. Однако если последнее относиться в большей мере к содержанию этих произведений, то понятие «интеллектуальная драма» характеризует, прежде всего, поэтику пьесы, ее форму, которая – в силу своей многослойности, многогранности – способна до бесконечности приращивать смыслы художественному созданию. Следовательно, при истолковании пьес горького именно через понимание высокой интеллектуальзированности их форм лежит путь к новым трактовкам драматургии писателя.