Место И. С. Тургенева в русской классической литературе и его влияние на умы современников
Тургенев был характерным представителем классической русской литературной школы, которая всегда ставила перед собой социальные задачи и играла важную роль в общественной жизни. Писатель по праву гордился своими «Записками охотника», издание которых способствовало отмене крепостного права. Его социально-психологические романы оказывали большое влияние на российскую общественную мысль, ибо писатель, по словам Добролюбова, «быстро угадывал новые потребности, новые идеи... и в своих произведениях обращал внимание на вопрос, стоявший на очереди и уже смутно начинавший волновать общество». Когда начинающие литераторы обращались к Тургеневу за советом, он никогда не открывал профессиональных секретов своего мастерства, а абсолютно серьезно говорил: «Вы должны себя делать, человека из себя делать».
Творчеству Тургенева свойственны глубокий психологизм, изящество и музыкальность языка и стиля; особенно очаровательны его женские образы, подкупающие своим обаянием. Его лиризм, вера в личность, человеческий разум обусловлены тем, что он был особенно тесно связан с наследием русского и западного романтизма и сложился как писатель в эпоху позднего романтизма 40-х годов XIX века. В то время преобладал особый тип «идеалиста», блестяще образованного и талантливого, активность которого в условиях невозможности практической и общественной деятельности ограничивалась пылкими речами и страстной полемикой в действовавших тогда кружках.
Ранние произведения Тургенева «Гамлет Щигровского уезда» и «Дневник лишнего человека» стали блестящей сатирой на это поколение и на всю эпоху 40-х годов XIX века. Однако повести по характеру являлись памфлетами и не содержали художественной оценки эпохи. Этот недостаток Тургенев преодолел позже, в романах «Рудин» и «Отцы и дети», в которых он не только показал развитие исторических эпох и смену типа русского общественного деятеля, но и засвидетельствовал перед читателем свое несомненное художественное дарование.
Роман «Отцы и дети» получил признание во всех слоях общества — от революционно настроенной молодежи до правительственной верхушки и крайних реакционеров. «Отцы и дети» оказались в центре литературной и общественной жизни 60—80-х годов XIX века. Ожесточенные споры вокруг романа вели не только критики. В романе Чернышевского «Что делать?» и романе Достоевского «Бесы» много скрытой и явной полемики с Тургеневым. Чернышевский никак не мог согласиться с Тургеневым в оценке «нового человека», трагическую противоречивость которого так убедительно показал Тургенев. Парадокс образа Базарова в том, что революционность его взглядов и жажда преобразования мира уживаются с позити вистским миросозерцанием буржуазного ученого-просветителя.
Зная об отрицательном отношении к роману Тургенева революционной молодежи (возраст ее не превышал 20—25 лет), Чернышевский воспел «детей», вопреки лозунгу, перефразировавшему название романа Тургенева — «Ни отцы, ни дети». Достоевский дал злую карикатуру на Тургенева, который в «Бесах» фигурирует под фамилией Кармазинов и заискивает перед радикально настроенной революционной молодежью. Степан Трофимович говорит о романе: «У него Базаров — это какое-то фиктивное лицо, не существующее вовсе».
Сам факт, что «Отцы и дети» вызвали такие противоречивые оценки, говорит о том, что Тургенев, в романе которого совершенно отсутствуют элементы социальной сатиры и памфлета, сумел всех задеть за живое, пользуясь лишь методом художественного воспроизведения. Суть этого метода Тургенев выразил так: «Художественное воспроизведение — если оно удалось — злее самой злой сатиры».
Тип социально-психологического романа, созданный Тургеневым, оказал огромное влияние на общественную и литературную жизнь. Его «художественные воспроизведения» были настолько точными, что им не только верили, но и подражали. Писатель по праву говорил о своем герое Базарове: «Образ вышел до того определенный, что немедленно вступил в жизнь и пошел действовать». Журналист Алексей Суворин так отозвался о влиянии Тургенева на современное общество: «Он создавал образы мужчин и женщин, которые оставались образцами... Он придумывал покрой, он придумывал душу, и по этим образцам многие россияне одевались». Однако здесь перед нами явная недооценка творческой силы писателя, ибо невозможно подражать тому, что надуманно и искусственно. Образам Тургенева подражали в силу их внутренней убедительности. Именно поэтому романы И. С. Тургенева продолжают интересовать не только исследователей литературы прошлого, но и занимают достойное место на книжных полках современных русских читателей.
Мифологические и библейские мотивы в романе И. С. Тургенева «Отцы и дети»
Практически в любом литературном произведении, созданном после Рождества Христова, так или иначе прослеживаются какие-либо религиозные, библейские, а вместе с тем и мифологические мотивы. Почему это происходит? Ведь писатель не всегда повествует о взаимоотношениях нашего мира с тем «горним» миром, который нам не дано видеть. Подобное проникновение религиозных мотивов в светскую литературу происходит потому, что наша жизнь подсознательно пропитана христианской культурой. С первых веков принятия христианства Византией оно стало неотъемлемой частью нашего существования, независимо от того, каких жизненных позиций придерживается человек. В литературе мы видим то же стремление, даже в произведениях, на первый взгляд, весьма далеких от христианства.
Советское литературоведение умышленно скрывало эту особенность русской культуры, а большинство читателей не хотели задумываться о христианских истоках. Их, действительно, нужно уметь замечать, ведь их трудно уловить с первого взгляда.
Так и в романе И. С. Тургенева «Отцы и дети» не сразу можно их рассмотреть. Действительно, что может быть христианского в этом произведении, где нигилист Базаров переживает любовную коллизию, отрекается от своих убеждений и умирает.
Однако здесь уместно будет вспомнить притчу о блудном сыне. В коно^эликте Базарова со старшим поколением видится сходство с притчей, правда, не полное. Блудный сын уходит от отца, забывает свой дом, и пережив духовное падение и, что главное, сумев подняться, покаявшись, возвращается домой. В нашем случае блудный сын уходит от «отцов», уходит от того, что называется культурой, которая создавалась предыдущими поколениями.
Возвращается ли он на самом деле? Этот вопрос останется открытым. Будем надеяться, что да. С другой стороны, в святоотеческих толкованиях притча о блудном сыне понимается как возвращение нас, блудных детей, к Отцу Небесному. Так как мы забыли Его из-за наших грехов. «Простите, вы что, даже...?» — «Все, — отвечает Базаров». Для Николая Петровича непонятно, как человек может забыть Бога! Отрицание искусства, то есть творения человеческих рук, еще можно понять, осмыслить, но отрицать то, что неотрицаемо, — это никак непонятно Николаю Петровичу. В этом эпизоде видна та же перефразированная притча. По отношению к Базарову можно вспомнить и миф об Эдипе, который не является библейским повествованием, но в нем заключен глубокий философский смысл. Скитания царя Эдипа, выкалывание глаза себе самому похоже на скитания и страдания, правда, духовные, Базарова, его духовное самоослепление. В христианстве есть понятие «духовные очи», то есть взгляд человеческой души на мир. И не просто какое-нибудь его понимание, а понимание с точки зрения православного духовного опыта. И вот если у человека не оказывается тех самых «духовных очей», то человек слепнет, спотыкается и падает.
Интересны взаимоотношения Базарова с представителем и той реальности, которую он отрицает, — с отцом Алексеем. Тургенев представляет его как человека либеральных взглядов — он и в карты играет, даже иногда трубочку покуривает. Сделано это, наверное, для того, чтобы примирить его с Базаровым: автор вывел образ отца Алексея не как пример идеального священника, а изобразил «немного нигилиста». Когда отец Алексей соборует Базарова, то он подсознательно откликается на этот обряд: «Когда святое коснулось его груди, то нечто похожее на содрогание ужаса мгновенно отразилось на его помертвевшем лице». Вот здесь Базаров совершенно отрекается от своих принципов, и именно тогда, когда над ним осуществляется церковный обряд.
Но не только в образе Базарова отмечаются христианские у мотивы. Вторым центром произведения является образ Одинцовой. Один из критиков говорит о ней как о воплощении беса. Действительно, Одинцова холодна, и холодна не только и не столько в общении с людьми, сколько в душе. У нее холодная любовь, не согретая теплом Христовой любви. Любовь эгоистическая. Своеобразная Цирцея, завлекающая в свои сети уставших от жизни путников. Кстати, именно она задувает свечу у смертного ложа Базарова, то есть, можно сказать, что она задувает своим холодным дыханием жизнь Базарова.